XIII. Улыбайся.
Фукидид. Из речи Перикла над могилами воинов (Пер.Ф.Г.Мищенко и С.А.Жебелева)
----------------------------------------------------------------------------
Перевод Ф.Г.Мищенко и С.А.Жебелева
Хрестоматия по античной литературе. В 2 томах.
Для высших учебных заведений.
Том 1. Н.Ф. Дератани, Н.А. Тимофеева. Греческая литература.
М., "Просвещение", 1965
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Фукидид
(Около 460-396 гг. до и. э.)
читать дальшеФукидид - греческий историк, родился в Аттике около 460-455 гг.; принадлежал
к богатому и знатному роду. В 424 г. он был выбран стратегом и в качестве
командующего эскадрой принимал участие в войне со спартанцами во Фракии.
Обвиненный в измене за то, что вовремя не оказал помощи городу Амфиполю,
взятому спартанцами, Фукидид был вынужден около двадцати лет провести в
изгнании. После Пелопоннесской войны он получил разрешение вернуться на
родину и умер около 396 г. Фукидид написал "Историю Пелопоннесской войны",
но довел ее лишь до 411 г. Воспитанный в условиях культуры времен Перикла,
Фукидид был сторонником умеренной демократии. Перикла он прославляет главным
образом за то, что тот сдерживал, "смирял своими речами" демос. Фукидид
скорбит о растущем политическом и моральном разложении афинского полиса и
идеализирует Перикла как борца за государственные интересы против честолюбия
и личной наживы. Если в политических воззрениях Фукидид приближается к
Геродоту, то в своей концепции исторического процесса он, в отличие от
Геродота, находится под непосредственным влиянием софистического просвещения
и проводит разрушительные для религии рационалистические тенденции,
стремится к научной критике источников и выяснению причинности событий.
Вместе с тем в условиях развития греческого искусства, драматургии,
политического красноречия "История" Фукидида приобрела некоторые
художественные черты. Яркость описаний, драматизм и патетичность достигаются
главным образом теми многочисленными стилизованными речами, которые Фукидид
вкладывает в уста исторических деятелей. В этом отношении особенное внимание
заслуживают речи Перикла. Своим языком и стилем "История" Фукидида сыграла
большую роль в развитии художественной прозы. (Перевод "Истории" Фукидида Ф.
Г. Мищенко, в переработке С. А. Жебелева, т. I-II, М., 1915.]
(ИЗ РЕЧИ ПЕРИКЛА НАД МОГИЛАМИ ВОИНОВ, КОТОРЫЕ ПЕРВЫМИ ПАЛИ В НАЧАЛЕ
ПЕЛОПОННЕССКОЙ ВОИНЫ)
Кн. II, гл. 37. "Наш государственный строй не подражает чужим
учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем
другим. Называется этот строй демократическим, потому что он зиждется не на
меньшинстве, а на большинстве (демоса). По отношению к частным интересам за-
коны наши предоставляют равноправие для всех {1}; что же касается
политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им
пользуется предпочтительно перед другим не в силу того, что его поддерживает
та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести, стяжающей
ему добрую славу в том или другом деле; равным образом, скромность звания не
служит бедняку препятствием к деятельности, если только он может оказать
какую-либо услугу государству. Мы живем свободною политическою жизнью в
государстве и не страдаем подозрительностью во взаимных отношениях
повседневной жизни; мы не раздражаемся, если кто делает что-либо в свое
удовольствие, и не показываем при этом досады, хотя и безвредной, но все же
удручающей другого. Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в
общественных отношениях не нарушаем законов главным образом из страха перед
ними и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время; в особенности же
прислушиваемся ко всем тем законам, которые существуют на пользу обижаемым и
которые, будучи неписанными, влекут (за нарушение их) общественный позор
{2}.
(38) Повторяющимися из года в год состязаниями и жертвоприношениями мы
доставляем душе возможность получить многообразное отдохновение от трудов,
равно как и благопристойностью домашней обстановки, повседневное наслаждение
которой прогоняет уныние. Сверх того, благодаря обширности нашего города, к
нам со всей земли стекается все, так что мы наслаждаемся благами всех других
народов с таким же удобством, как если бы это были плоды нашей собственной
земли.
(39) В заботах о военном деле мы отличаемся от противников следующим:
государство наше мы предоставляем для всех, не высылаем иноземцев, никому не
препятствуем ни учиться у нас, ни осматривать наш город, так как нас
нисколько не тревожит, что кто-либо из врагов, увидев что-нибудь не скрытое,
воспользуется им для себя; мы полагаемся не столько на боевую подготовку и
военные хитрости, сколько на присущую нам отвагу в открытых действиях. Что
касается воспитания, то противники наши еще с детства закаляются в мужестве
тяжелыми упражнениями, мы же ведем непринужденный образ жизни и тем не менее
с неменьшей отвагой идем на борьбу с равносильным противником. Вот
доказательство этому: лакедемоняне идут войною на нашу землю не одни, а со
всеми своими союзниками, тогда как мы одни нападаем на чужие земли и там, на
чужбине, без труда побеждаем большей частью тех, кто защищает свое
достояние. Никто из врагов не встречался еще со всеми нашими силами во всей
их совокупности, потому что в одно и то же время мы заботимся и о нашем
флоте, и на суше высылаем; наших граждан на многие предприятия. Когда в
стычке с какою-либо частью наших войск враги одерживают победу над нею, они
кичатся, будто отразили всех нас, а потерпев поражение, говорят, что
побеждены нашими совокупными силами. Хотя мы и охотно отваживаемся на
опасности, скорее вследствие равнодушного отношения к ним, чем из привычки к
тяжелым упражнениям, скорее по храбрости, свойственной нашему характеру,
нежели предписываемой законами, все же преимущество наше состоит в том, что
мы не утомляем себя преждевременно предстоящими лишениями, а, подвергшись
им, оказываемся мужественными не меньше наших противников, проводящих время
в постоянных трудах. И по этой и по другим еще причинам государство наше
достойно удивления. (40) Мы любим красоту, состоящую в простоте {3}, и
мудрость без изнеженности; мы пользуемся богатством как удобным средством
для деятельности, а не для хвастовства на словах, и сознаваться в бедности у
нас не постыдно, напротив, гораздо позорнее не выбиваться из нее трудом.
Одним и тем же лицам можно у нас и заботиться о своих домашних делах, и
заниматься делами государственными, да и прочим гражданам, отдавшимся другим
делам, не чуждо понимание дел государственных. Только мы одни считаем не
свободным от занятий и трудов, но бесполезным того, кто вовсе не участвует в
государственной деятельности. Мы сами обсуждаем наши действия или стараемся
правильно ценить их, не считая речей чем-то вредным для дела; больше вреда,
по нашему мнению, происходит от того, если приступать к исполнению
необходимого дела без предварительного обсуждения его в речи. Превосходство
наше состоит также и в том, что мы обнаруживаем и величайшую отвагу и зрело
обсуждаем задуманное предприятие; у прочих, наоборот, неведение вызывает
отвагу, размышление же - нерешительность. Самыми сильными натурами должны,
по справедливости, считаться те люди, которые вполне отчетливо знают и ужасы
и сладости жизни, благодаря чему они не отступают перед опасностями. Равным
образом, в отношениях человека к человеку наши действия противоположны
тактике большинства: друзей мы приобретаем не тем, что получаем от них
услуги, но тем, что сами их оказываем. Оказавший услугу - более надежный
друг, так как он своим расположением к получившему услугу сохраняет в нем
чувство признательности; напротив, человек облагодетельствованный менее
чувствителен: он знает, что ему предстоит возвратить услугу, как лежащий на
нем долг, а не из чувства благодарности. Мы одни оказываем благодеяния
безбоязненно, не столько из расчета на выгоды, сколько из доверия,
покоящегося на свободе. (41) Говоря коротко, я утверждаю, что все наше
государство - центр просвещения Эллады; каждый человек может, мне кажется,
приспособиться у нас к многочисленным родам деятельности, и, выполняя свое
дело с изяществом и ловкостью, всего лучше может добиться для себя
независимого положения. Что все сказанное не громкие слова по поводу
настоящего случая, но сущая истина, доказывает самое значение нашего
государства, приобретенное нами именно благодаря этим свойствам.
Действительно, из нынешних государств только одно наше выдерживает
испытание, чтобы стать выше толков о нем; только одно наше государство не
возбуждает негодования в нападающих на него неприятелях в случае поражения
их такими людьми (как мы), не вызывает упрека в подчиненных, что они будто
бы покоряются людям, не достойным владычествовать. Создав могущество,
подкрепленное ясными доказательствами и достаточно засвидетельствованное, мы
послужим предметом удивления для современников и потомства, и нам нет
никакой нужды ни в панегиристе Гомере, ни в ком другом, доставляющем
минутное наслаждение своими песнями, в то время как истина, основанная на
фактах, разрушит вызванное этими песнями представление. Мы нашей отвагой
заставили все моря и все земли стать для нас доступными, мы везде соорудили
вечные памятники содеянного нами добра и зла. В борьбе за такое-то
государство положили свою жизнь эти воины, считая долгом чести остаться ему
верными, и каждому из оставшихся в живых приличествует желать трудиться ради
него" {4}.
КОММЕНТАРИИ
1 Конечно, разумеется равноправие лишь для "свободных". Нельзя
забывать, что афинская демократия была рабовладельческой сущностью античного
государства, по выражению Ленина. - "диктатура рабовладельцев" (см. В. И.
Ленин, Сочинения, т. 28, стр. 215).
2 В действительности политика Афин далеко не отличалась гуманностью;
уже до 466 г. до н. э. их господство над союзниками стало базироваться на
применении насилия (см.: Фукидид, 1,98). И сам Перикл в другой речи у
Фукидида говорит, что власть Афин имеет уже вид тирании (11,63).
3 Эстетический идеал искусства Греции, отраженный в изобразительном
искусстве и в поэзии V в. до н. э.
4 В речи, вложенной в уста Перикла, видна яркая идеализация Афин и
афинской демократии. Эта речь, очевидно, отражала действительное настроение
Перикла, который с позиций верхов афинской демократии старался затушевать
все отрицательные явления, связанные с начавшимся социально-политическим и
моральным упадком Афинского государства.
----------------------------------------------------------------------------
Перевод Ф.Г.Мищенко и С.А.Жебелева
Хрестоматия по античной литературе. В 2 томах.
Для высших учебных заведений.
Том 1. Н.Ф. Дератани, Н.А. Тимофеева. Греческая литература.
М., "Просвещение", 1965
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Фукидид
(Около 460-396 гг. до и. э.)
читать дальшеФукидид - греческий историк, родился в Аттике около 460-455 гг.; принадлежал
к богатому и знатному роду. В 424 г. он был выбран стратегом и в качестве
командующего эскадрой принимал участие в войне со спартанцами во Фракии.
Обвиненный в измене за то, что вовремя не оказал помощи городу Амфиполю,
взятому спартанцами, Фукидид был вынужден около двадцати лет провести в
изгнании. После Пелопоннесской войны он получил разрешение вернуться на
родину и умер около 396 г. Фукидид написал "Историю Пелопоннесской войны",
но довел ее лишь до 411 г. Воспитанный в условиях культуры времен Перикла,
Фукидид был сторонником умеренной демократии. Перикла он прославляет главным
образом за то, что тот сдерживал, "смирял своими речами" демос. Фукидид
скорбит о растущем политическом и моральном разложении афинского полиса и
идеализирует Перикла как борца за государственные интересы против честолюбия
и личной наживы. Если в политических воззрениях Фукидид приближается к
Геродоту, то в своей концепции исторического процесса он, в отличие от
Геродота, находится под непосредственным влиянием софистического просвещения
и проводит разрушительные для религии рационалистические тенденции,
стремится к научной критике источников и выяснению причинности событий.
Вместе с тем в условиях развития греческого искусства, драматургии,
политического красноречия "История" Фукидида приобрела некоторые
художественные черты. Яркость описаний, драматизм и патетичность достигаются
главным образом теми многочисленными стилизованными речами, которые Фукидид
вкладывает в уста исторических деятелей. В этом отношении особенное внимание
заслуживают речи Перикла. Своим языком и стилем "История" Фукидида сыграла
большую роль в развитии художественной прозы. (Перевод "Истории" Фукидида Ф.
Г. Мищенко, в переработке С. А. Жебелева, т. I-II, М., 1915.]
(ИЗ РЕЧИ ПЕРИКЛА НАД МОГИЛАМИ ВОИНОВ, КОТОРЫЕ ПЕРВЫМИ ПАЛИ В НАЧАЛЕ
ПЕЛОПОННЕССКОЙ ВОИНЫ)
Кн. II, гл. 37. "Наш государственный строй не подражает чужим
учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражаем
другим. Называется этот строй демократическим, потому что он зиждется не на
меньшинстве, а на большинстве (демоса). По отношению к частным интересам за-
коны наши предоставляют равноправие для всех {1}; что же касается
политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им
пользуется предпочтительно перед другим не в силу того, что его поддерживает
та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести, стяжающей
ему добрую славу в том или другом деле; равным образом, скромность звания не
служит бедняку препятствием к деятельности, если только он может оказать
какую-либо услугу государству. Мы живем свободною политическою жизнью в
государстве и не страдаем подозрительностью во взаимных отношениях
повседневной жизни; мы не раздражаемся, если кто делает что-либо в свое
удовольствие, и не показываем при этом досады, хотя и безвредной, но все же
удручающей другого. Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в
общественных отношениях не нарушаем законов главным образом из страха перед
ними и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время; в особенности же
прислушиваемся ко всем тем законам, которые существуют на пользу обижаемым и
которые, будучи неписанными, влекут (за нарушение их) общественный позор
{2}.
(38) Повторяющимися из года в год состязаниями и жертвоприношениями мы
доставляем душе возможность получить многообразное отдохновение от трудов,
равно как и благопристойностью домашней обстановки, повседневное наслаждение
которой прогоняет уныние. Сверх того, благодаря обширности нашего города, к
нам со всей земли стекается все, так что мы наслаждаемся благами всех других
народов с таким же удобством, как если бы это были плоды нашей собственной
земли.
(39) В заботах о военном деле мы отличаемся от противников следующим:
государство наше мы предоставляем для всех, не высылаем иноземцев, никому не
препятствуем ни учиться у нас, ни осматривать наш город, так как нас
нисколько не тревожит, что кто-либо из врагов, увидев что-нибудь не скрытое,
воспользуется им для себя; мы полагаемся не столько на боевую подготовку и
военные хитрости, сколько на присущую нам отвагу в открытых действиях. Что
касается воспитания, то противники наши еще с детства закаляются в мужестве
тяжелыми упражнениями, мы же ведем непринужденный образ жизни и тем не менее
с неменьшей отвагой идем на борьбу с равносильным противником. Вот
доказательство этому: лакедемоняне идут войною на нашу землю не одни, а со
всеми своими союзниками, тогда как мы одни нападаем на чужие земли и там, на
чужбине, без труда побеждаем большей частью тех, кто защищает свое
достояние. Никто из врагов не встречался еще со всеми нашими силами во всей
их совокупности, потому что в одно и то же время мы заботимся и о нашем
флоте, и на суше высылаем; наших граждан на многие предприятия. Когда в
стычке с какою-либо частью наших войск враги одерживают победу над нею, они
кичатся, будто отразили всех нас, а потерпев поражение, говорят, что
побеждены нашими совокупными силами. Хотя мы и охотно отваживаемся на
опасности, скорее вследствие равнодушного отношения к ним, чем из привычки к
тяжелым упражнениям, скорее по храбрости, свойственной нашему характеру,
нежели предписываемой законами, все же преимущество наше состоит в том, что
мы не утомляем себя преждевременно предстоящими лишениями, а, подвергшись
им, оказываемся мужественными не меньше наших противников, проводящих время
в постоянных трудах. И по этой и по другим еще причинам государство наше
достойно удивления. (40) Мы любим красоту, состоящую в простоте {3}, и
мудрость без изнеженности; мы пользуемся богатством как удобным средством
для деятельности, а не для хвастовства на словах, и сознаваться в бедности у
нас не постыдно, напротив, гораздо позорнее не выбиваться из нее трудом.
Одним и тем же лицам можно у нас и заботиться о своих домашних делах, и
заниматься делами государственными, да и прочим гражданам, отдавшимся другим
делам, не чуждо понимание дел государственных. Только мы одни считаем не
свободным от занятий и трудов, но бесполезным того, кто вовсе не участвует в
государственной деятельности. Мы сами обсуждаем наши действия или стараемся
правильно ценить их, не считая речей чем-то вредным для дела; больше вреда,
по нашему мнению, происходит от того, если приступать к исполнению
необходимого дела без предварительного обсуждения его в речи. Превосходство
наше состоит также и в том, что мы обнаруживаем и величайшую отвагу и зрело
обсуждаем задуманное предприятие; у прочих, наоборот, неведение вызывает
отвагу, размышление же - нерешительность. Самыми сильными натурами должны,
по справедливости, считаться те люди, которые вполне отчетливо знают и ужасы
и сладости жизни, благодаря чему они не отступают перед опасностями. Равным
образом, в отношениях человека к человеку наши действия противоположны
тактике большинства: друзей мы приобретаем не тем, что получаем от них
услуги, но тем, что сами их оказываем. Оказавший услугу - более надежный
друг, так как он своим расположением к получившему услугу сохраняет в нем
чувство признательности; напротив, человек облагодетельствованный менее
чувствителен: он знает, что ему предстоит возвратить услугу, как лежащий на
нем долг, а не из чувства благодарности. Мы одни оказываем благодеяния
безбоязненно, не столько из расчета на выгоды, сколько из доверия,
покоящегося на свободе. (41) Говоря коротко, я утверждаю, что все наше
государство - центр просвещения Эллады; каждый человек может, мне кажется,
приспособиться у нас к многочисленным родам деятельности, и, выполняя свое
дело с изяществом и ловкостью, всего лучше может добиться для себя
независимого положения. Что все сказанное не громкие слова по поводу
настоящего случая, но сущая истина, доказывает самое значение нашего
государства, приобретенное нами именно благодаря этим свойствам.
Действительно, из нынешних государств только одно наше выдерживает
испытание, чтобы стать выше толков о нем; только одно наше государство не
возбуждает негодования в нападающих на него неприятелях в случае поражения
их такими людьми (как мы), не вызывает упрека в подчиненных, что они будто
бы покоряются людям, не достойным владычествовать. Создав могущество,
подкрепленное ясными доказательствами и достаточно засвидетельствованное, мы
послужим предметом удивления для современников и потомства, и нам нет
никакой нужды ни в панегиристе Гомере, ни в ком другом, доставляющем
минутное наслаждение своими песнями, в то время как истина, основанная на
фактах, разрушит вызванное этими песнями представление. Мы нашей отвагой
заставили все моря и все земли стать для нас доступными, мы везде соорудили
вечные памятники содеянного нами добра и зла. В борьбе за такое-то
государство положили свою жизнь эти воины, считая долгом чести остаться ему
верными, и каждому из оставшихся в живых приличествует желать трудиться ради
него" {4}.
КОММЕНТАРИИ
1 Конечно, разумеется равноправие лишь для "свободных". Нельзя
забывать, что афинская демократия была рабовладельческой сущностью античного
государства, по выражению Ленина. - "диктатура рабовладельцев" (см. В. И.
Ленин, Сочинения, т. 28, стр. 215).
2 В действительности политика Афин далеко не отличалась гуманностью;
уже до 466 г. до н. э. их господство над союзниками стало базироваться на
применении насилия (см.: Фукидид, 1,98). И сам Перикл в другой речи у
Фукидида говорит, что власть Афин имеет уже вид тирании (11,63).
3 Эстетический идеал искусства Греции, отраженный в изобразительном
искусстве и в поэзии V в. до н. э.
4 В речи, вложенной в уста Перикла, видна яркая идеализация Афин и
афинской демократии. Эта речь, очевидно, отражала действительное настроение
Перикла, который с позиций верхов афинской демократии старался затушевать
все отрицательные явления, связанные с начавшимся социально-политическим и
моральным упадком Афинского государства.
-
-
16.01.2007 в 02:45-
-
16.01.2007 в 17:35-
-
16.01.2007 в 18:11